|
Выставка к 20 летию со дня смерти Олега Соколова (1919-1990) Нереальная реальность Олега Соколова Выражаясь на архисовременном языке, молодежном слэнге: «нереальный» сейчас означает высшую степень «реальности», точнее, превосходную степень. Мы разумеем под реальным «вещественное», «материальное», а под «нереальным» — идеальное. Выходит между этими категориями разница разве что количественная. 6 июня открылась выставка работ художника, ушедшего ровно 20 лет назад – Олега Соколова, работавшего как в абстрактной манере (идеографика) по представлению и воображению, так и в физиопластической (с натуры, в манере, называемой обычно «реалистической»). Проработав полжизни в музее западного и восточного искусства, художник даже после смерти остался здесь «навечно», здесь виртуальный его «музей-квартира», т.к. собственную его квартиру, нуждающуюся в дорогостоящем ремонте, пока нельзя приобщить к делу о постановлении властей через 2 месяца после смерти художника оборудовать музей у него дома (но на правах отдела ОМЗВИ), на Ольгиевском спуске, в переулке Митракова. На первой его посмертной выставке в 1990 г. в книге отзывов появилась запись школьницы поколения «индиго»: «Я чувствую, что этот художник не умер и где-то находится». Может быть в соседней галактике под названием «Туманность Андромеды», куда его, как он признавался в стихах, «тянуло при жизни». Это было признание художника-космиста, о кончине которого можно говорить «высоким штилем»: ушел с земного плана. Кстати, как и в любимом им стихотворении поэта-современника Ярослава Смелякова, признававшегося: «Не больничным от вас ухожу коридором», а, дескать, «Млечным путем». Даже когда он работал в земных условиях, с натуры, он был космистом, в небе ему светили звезды, а на земле для него цвели цветы, названные Парацельсом «земными звездами». Космос – везде, мы живем внутри космоса. Это «внутри» следует понимать буквально. После недавнего открытия «черной материи» и «черных дыр» физики, задаваясь вопросом о том, как может выглядеть гравитационная ловушка-западня для света, который не может вырваться «наружу», пришли к совершенно ошеломительному выводу: внутренность черной дыры – это реальность, которая открывается нашим глазам, стоит только оглянуться, посмотреть вокруг себя. Т.е. внутренность гравитационной черной могилы – это полный жизни наш белый свет, т.е. «этот свет» (противоположность «тому свету»). Это мир, где мы живем «до поры до времени» пока мы не вступим под своды «того света», о котором кое что известно из рассказов людей, побывавших в состоянии «клинической смерти». Когда писательница Татьяна Толстая, в юности побывавшая при смерти, пишет, что тот свет испещрен «воронками», невольно вглядываешься в пейзажи «неведомых звезд» Олега Соколова и находишь там именно ландшафт, как бы изрытый воронками (лопнувшими гравитационными пузырями, по слову доктора физико-математических наук В.Барашенкова, бывшего к тому же представителем научной фантастики). Олег Соколов был то, что называется художественный фантаст, но фактом его биографии стал полученный от науки «страховой полис»: его образы перекликались с научными «моделями». Например, у того же Барашенкова метафорическая теория-гипотеза космических «кротовых нор» накладывается на соколовское кредо: «Художник движется, как крот, Не знать ему, а только догадаться». Барашенков говорит о материальном плане, Соколов – об идеальном, имея в виду механизм человеческого мышления, соответствующего механизму творения физического, хотя и «небесного», мира. То, что Соколова тянуло в Туманность Андромеды, означает, что именно между нашей галактикой (Млечным путем) и галактикой Андромеды есть туннели перехода из одного мира в другой, как недавно стала публиковать подобные допущения немецкая научная пресса. Как возможно путешествие из одного мира в другой для людей, находившихся в «пограничной ситуации» между жизнью и смертью, так возможны путешествия (выходы туда и возвращение обратно) для фантастов – людей с развитым воображением, а воображение в наши дни английский ученый К.Вилсон сравнивает с радаром, который «видит» за облаками. О.Соколов задолго до того, как вошло в моду с легкой руки японцев рассчитывать для себя ритмы эмоциональные, умственные, физические (с точки зрения их кризисности или плодотворности), еще с юности с 15 лет знал, будучи графологом (с того же возраста), что 4, 7, 14, 17, 21, 23, 24, 27, 30 он должен быть тем, что Вилсон назвал «радаром», улавливающим абстрактные «мыслеформы», из того самого заоблачного «умного» места –«топос ноэтос», куда поместил их идеалист Платон, а в остальные дни месяца может, уже «расслабившись», предаваться работе «с натуры», создавая рисунки, не вызывающие таких споров, как его «гештальты» — образы и одновременно «структуры», т.е. то, что закоренелые «реалисты» называли формализмом в изоискусстве, выказывая «вотум недоверия» геометрии, к которой даже реалисты типа Рубенса или Сезанна относились более чем лояльно, а Стендаль вообще называл искусством показ художником своего внутреннего мира посредством геометрии. «С помощью геометрии ты можешь многое доказать» — столь же таинственно обращался к художникам будущего Альбрехт Дюрер. «А чего не сможешь доказать, — предоставь это сделать другим людям». Другие люди – это фотографы, участвующие в выставке, доказывающие, что земное и надземное структурно похожи, аналогичны. Проект-выставка, посвященная памяти Олега Соколова, называется «Я прав!» (как одна из его работ). Т.е. в основе проекта лежит уверенность, что художник доказал себе прежде всего то, что хотел представить как «проблему». «Чтоб обелить себя перед грядущим, Я выдвигаю множество проблем» - писал он в стихах. А поэт Илья Рейдерман над его гробом прочел свои стихи, где есть намек на то, что Олег «озадачивал» своих зрителей – из настоящего времени и будущего. «Вопросы, вопросы – они заведут нас далеко». «Моё искусство необычайно и далеко» - без ложной скромности декларировал художник. Гете говорил, что человек, живущий идеями (а идею он понимал как завязанность единого на множественно целое) поступает с невозможным так, как будто оно возможно. Это удел реального и нереального не как противопоставления, а как продолжение одного в другом… Фотографический раздел проекта продолжает изобразительный. Более того, происходит их «столкновение». Говорил же В.Кандинский, что живопись – это грохочущее столкновение, эксцесс миров. О.Соколов творил в эпоху братания физиков и лириков, ученых и художников, когда принцип неопределенности явившись из мира искусства накрыл с головой науку. Как писал философ-марксист М.Корнфорт в книге «Наука против идеализма»: «Соглашательство (частный случай – смычка науки с искусством в это самое время – середина XX в.) приводит к созданию не образа, отражающего объективный мир, в котором мы живем, законы его движения и наше положение в этом мире (читай: реалистическое искусство – Е.Ш.), но только «картины» того, что Джемс Джинс позже назвал «мистической вселенной», все делается сомнительным и неясным, и странные, неясные сущности – элементы и тому подобное – занимают место материальных, поддающихся контролю фактов и процессов». Ключевое слово здесь «неясность и путаница», которым обычно переводится выражение «qui pro quo» — «кто как что», но в действительности искусство космистов категории «что» и «кто» уже не рассматривает как оппозицию, а рассматривает, как единство. Так грянула революция в науке, которую проглядели марксисты и в том числе М.Корнфорт. Соколовская «мистическая вселенная» именно такова, здесь кто – это прежде всего Господь Бог, Творец, сеющий галактики в виде семян. «На дланях Господа Галактик семя». Это из стихов О.Соколова, здесь слово «семя» смыкается с буддийским «биджу», семя как непроявленное слово. Вспомним Евангелие от Иоанна: «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и слово было Бог». Вот где единство «кто» (qui) и «что» (quo). В отличие от советского космоса без Бога, у Соколова космос выступает как епархия «религиозно-философского ренессанса», как было определено такое явление как славянский космизм. Советский художник Олег Соколов был представителем славянского космизма, а не технократического космизма его однофамильца Андрея Соколова. Продолжение традиций славянского космизма в изоискусстве представляет Олег Соколов в такой же, если не в большей, степени, чем К.Малевич, основоположник супрематизма (от слова «высший»). Черные и белые квадраты последнего это тоже белые и черные дыры – колодцы света и тьмы, разделенных, как свидетельствует Библия, самим Господом Богом. На границе между светом и тьмой происходит «захват» света тьмой и наоборот, и образуются цвета, по теории Гете, а не по теории Ньютона, который выводил цвета из разложения света. Свет неразлагаем, свет может быть только «от света», как сказано в Писании – как Сын от Отца. Олег Соколов остро интересовался цветностью как таковой, как носительницей некоей жизненной силы. Свои композиции он мыслил как некие «лабиринты цвета», имеющие «выход» (для зрителя всегда в центре этих композиций, зритель должен находить их, эти центры, стихийно, т.к. блуждание в лабиринте всегда «центрирует» человека – невольно, спонтанно и обязательно. Цвет как жизненная, витальная сила играет основополагающую роль и в фотоаналогиях к работам О.Соколова, представленных фотокомпозициями Феликсы Ковальчик и Андрея Чернякова (оба математики, представители той отрасли знаний, о которой Н.Винер сказал: «Математика является видом искусства»). Проблема «проявленности» и «непроявленности» — самая главная проблема фотографии – является основополагающей и для абстракционизма (небезынтересный факт – О.Соколов был сыном фотографа Аркадия Семеновича Соколова, владельца диапозитивной мастерской). Е.Рерих в «Агни-йоге» писала о том, что фотографии доступен тонкий мир. Это и реальность абстракционизма как такового. Даже когда Ковальчик снимает уличный строительный мусор. она передает его фактуру на микроуровне – как структуру ржавчины или коррозии. Удивительным образом вещественная реальность Ф.Ковальчик на поверку оказывается «тонким» микроуровнем земной реальности, микрокосмом. У О.Соколова, когда он рисует не макромир – наш окружающий мир, а космос, мы видим уровень мегамира. Сличение фактур О.Соколова и Ф.Ковальчик подтверждает открытие физики, что микромир и мегамир подчиняются одним и тем же законам, отличным, впрочем, от законов нашего привычного, «банального» макромира. «То, что вверху, то и внизу» — писал когда-то на своей Изумрудной Скрижали Гермес Трисмегист, легендарный абориген Атлантиды. Встреча небесных идей и земного праха (бренности) в этом проекте составляет смысл космической демократии – равноправие малого и великого, мимолетного и вечного. На выставке есть работы, декларирующие еще нераскрытые и неподтвержденные идеи О.Соколова. Его стихотворная строчка «Облака – не место, а время» имеет визуальное подтверждение (случайное, конечно, не нарочитое) в сюите облаков в фотоработах приемного сына художника Андрея Чернякова. На выставке представлено 6 фотографий облаков, почти конкретно иллюстрирующих поэзию О.Соколова в целом, о которой он говорил, как о втором дне своего творчества: «Поэзии неизлученный свет Во мне бунтует яростно и скрытно». Скрытый свет патетической, до конца не проявленной «набело», поэзии О.С. – это как бы зона «черной дыры», откуда свет вырваться не может, но кипеть, бунтовать, не будучи даже излученным, может… Фотографии облаков как нечто еще «непроявленное» у А.Чернякова содержат в себе «растяжку» тона на грани «разрыва» или «взрыва» цвета. Они очень драматичны, совсем в духе «гармонично-тревожного творчества» Олега Соколова, по определению Ю.Скроцкого, доктора философских наук, написавшего об О.Соколове статью в мартовских «Всемирных одесских новостях» (под названием «Веха»), где автор утверждает, что О.Соколов дает всегда не больше и не меньше, чем картину мира, где есть, добавим от себя, и искусство, и наука, и религия. И… мистика, в определении любимого автора Олега Соколова Джона Лилли, доктора наук, автора книги «Центр циклона»: «Мистика исходит из следующего: все, что можно себе представить, действительно существует» (возвращаем читателя к заглавию и началу статьи, где мы рассуждали о реально-нереальном). Третий фотограф, участвующий в выставке – Мария Кияшко, соседка О.Соколова по даче. Ей удалось отснять животных на дачном подворье художника — уже через годы после его смерти, но именно в том духе, в каком он сам «братьев меньших» чувствовал и понимал. На выставке представлены остроумные фотозарисовки Маши вместе с конспектом самого Олега Соколова – выпиской из тибетских книг о том, что животные наделены оккультными силами (а не просто оккультными способностями, как люди). По части телепатии и предвидения они значительно превосходят людей. Кошки изображены Машей в случайном картонном ящике посреди двора, где они «упаковались» как бы по физическому закону «сверхплотной упаковки тел» (наверное, в разгаре солнечного дня чуя приближение дождя), а собаки-дворняжки отсняты в характерном именно для этой благородно-беспородной породы всегдашнем состоянии «вооруженного», хоть и до зубов, но нейтралитета», а не прямой агрессии. Животных удается снять адекватно не только по экстерьеру, но и по их внутреннему состоянию и характеру, далеко не каждому желающему. Нужно обладать незаурядной силой воли и концентрации в момент съемки, чтобы животные заподозрили в фотографе «лидера» (вожака) по натуре и стали бы «позировать» ему. Два отмеченных зрителями снимка «собачьего взгляда», воспетого О.Соколовым («Нет в верности ему замен») принадлежат А.Чернякову. Ф.Ковальчик лучше удаются кошки, иногда сугубо в соколовском духе трактовки («Кошка, переходящая в женщину» — белая ангорка). Животные и растения на выставке олицетворяют «ближнюю космическую связь» художника, а звезды, облака и другие небесные реалии – «дальнюю». Выставка получилась цельной – и дифференцированной, и интегрированной одновременно. Соединение «изо» и «фото» в одной экспозиции является новацией, как было отмечено в прессе. Елена Шелестова, искусствовед, зав. отделом «Музей-квартира О.Соколова» при ОМЗВИ |